Спустя два столетия, во время Второй мировой войны, вторгшиеся в Россию немцы вернули прусский подарок в Кёнигсбергский замок. Короткое время Янтарная комната была открыта для посетителей, но затем ее разобрали и спрятали в подвал - прежде чем английские бомбардировщики разрушили город в августе 1944 года. После войны в разрушенных подвалах замка не обнаружили никаких следов уникального сокровища. Ходили слухи, что фашисты пытались вывезти Янтарную комнату на корабле, но его потопила советская подлодка. В 1959 году появилось свидетельство, согласно которому ее спрятали в соляной шахте, где хранились и другие произведения искусства. Но стоило следователям приблизиться к предполагаемому тайнику, как произошел непонятный взрыв, ствол шахты затопило водой и проникнуть в нее стало невозможно.
Золотая и серебряная посуда, расплющенная, чтобы удобнее было хранить, и сложенная в ящики и сундуки. Чемоданы, полные бриллиантов, жемчуга и других драгоценных камней, украденных у узников лагерей смерти, а рядом - мешки, набитые золотыми коронками и пломбами. Плюс к этому - в небольших количествах - английские, норвежские, турецкие, испанские и португальские деньги. Если же сложить все вместе, то тайник в шахте представлял собой одно из самых богатых хранилищ в мире в то время. Там были спрятаны целых 93,17 процента всех золотовалютных резервов Германии на конец войны. Но на этом находки не закончились. В других тоннелях, в разных направлениях прорубленных в мягкой породе, были обнаружены произведения искусства общим весом до 400 тонн, в том числе картины из 15 немецких музеев и ценные книги из библиотеки Гете в Веймаре.

На самом деле замысел принадлежал офицеру его личной охраны полковнику полиции Фридриху Йозефу Рауху. Следуя примеру гестапо, которое уже начало перевозить свое золото, драгоценности, произведения искусства и бумажные деньги в шахты, на дно озер и в другие тайники в горах южной Баварии и на севере Австрии, полковник Раух предложил вывезти в Баварию и укрыть в безопасном месте оставшиеся в Рейхсбанке 6,83 процента официального золотого запаса. Эти слитки и монеты сегодня, наверное, стоили бы около 150 миллионов долларов. Валюту погрузили на два поезда, а золото в слитках и монеты приготовили к отправке на машинах. По дороге коллега д-ра Функа Ханс Альфред фон Розенберг-Липински приказал снять мешки с деньгами с поезда и перегрузить на машины. В конце концов колонна грузовиков с рейхсмарками, золотыми монетами и слитками и иностранной валютой прибыла в маленький городок в баварских Альпах. Поезда же продолжали свой путь в Мюнхен. Один мешок с иностранной валютой и пять небольших ящиков Розенберг-Липински «по определенным соображениям» оставил у себя. Представляется вполне вероятным, что этот банковский начальник готовил себе безбедное будущее. Его примеру следовали и другие. Груженные сокровищами машины направились в учебный центр пехоты. Пока раздраженные офицеры спорили о том, где лучше спрятать оставшиеся ценности, сотрудник Рейхсбанка Эмиль Янушевски, судя по всему, взял два слитка золота. Когда позднее кто-то, безуспешно пытаясь разжечь печь в офицерской столовой, обнаружил слитки в дымоходе, Янушевски, уже немолодой, всеми уважаемый человек, покончил с собой. К этому времени все остальное золото уже было захоронено в водонепроницаемых шурфах неподалеку от уединенного альпийского шале, известного как Лесной домик. Бумажные деньги разделили на три части и спрятали на трех горных вершинах. Впоследствии два найденных в дымоходе золотых слитка и большое количество валюты оказались в руках некоего Карла Якоба. Больше их никогда не видели. Вскоре д-р Функ и другие нацистские начальники были арестованы союзниками, но никто из них не признался, что знает, где спрятано пропавшее золото. В конце концов американские военные нашли золото Рейхсбанка на сумму около 14 миллионов долларов, а также золото на сумму 41 миллион долларов, принадлежавшее другим ведомствам нацистской Германии, но ценности, скрытые вблизи Лесного домика, так и не отыскались.

Виновных судили за присвоение краденого и либо сажали в тюрьму, либо с позором изгоняли с военной службы. Тем не менее в 1990 году мир был потрясен известием о том, что сокровища из Германии каким-то образом оказались выставленными на продажу наследниками безвестного ветерана войны из захолустного техасского городка. Владелец магазина скобяных изделий Джо Т. Мидор, судя по имеющимся свидетельствам, хранил бесценное рукописное Евангелие IX века завернутым в одеяло, часто показывая его друзьям и родственникам у себя дома в городке Уайтрайт, примерно в 100 километрах к северу от Далласа. Украшенный орнаментом, иллюстрированный 1100-летний манускрипт в переплете прекрасной работы из золота и серебра принадлежал церкви в немецком городе Кведлинбург. Неожиданно его выставили на продажу в Швейцарии. Рукопись, которая, по оценкам, стоит 30 миллионов долларов, на шесть веков старше Библии Гутенберга. Она содержит все четыре Евангелия, была написана золотом для императорского двора и в конце X века подарена монастырю старинного города-крепости, возможно, императором Оттоном III и его сестрой Аделейд, аббатисой монастыря. Оказалось, что найденный Мидором клад включал еще и рукопись 1513 года в богато орнаментированном золотом и серебром переплете, и ковчег IX-X веков, украшенный золотом, серебром и драгоценными камнями. Были в его коллекции предметы в виде сердца и напоминающие блюдо, но самым ценным был сосуд из горного хрусталя в форме епископской митры, в котором, как полагают, хранилась прядь волос Девы Марии. Кроме того, там были золотые и серебряные распятия и гребень XII века, принадлежавший Генриху I. Эти сокровища были вывезены из Кведлинбург-ской церкви и спрятаны в шахте, когда союзные войска стали приближаться к этой части Германии в последние дни войны.
В апреле 1945 года, если верить документам американских военных, официальные лица, проверявшие этот тайник, нашли «все в целости и сохранности». Однако спустя несколько дней обнаружили, что часть ценных предметов исчезла. Было начато расследование, которое продолжалось три года, но никаких следов так и не обнаружили. С раздела Германии в 1949 году и до падения Берлинской стены в 1989-м, любые контакты жителей Восточной Германии с Западом считались преступлением, и поэтому церковь в Кведлинбурге не могла требовать возвращения украденного. По всей вероятности, Джо Мидор, в то время лейтенант американской армии, присвоил эти ценности и вывез их в США, таким образом удачно совершив одну из самых крупных краж произведений искусства в XX веке. Он хотел быть учителем рисования, но обстоятельства вынудили его продолжать семейный бизнес в магазине скобяных изделий. Однажды он сказал приятелю, что разрывается между чувством вины и огромным наслаждением, которое он испытывает при виде этих бесценных шедевров. После смерти Мидора, когда его наследники стали предлагать сокровища из Кведлинбурга на продажу.

Император даже не пытался скрыть восхищение голубоглазой полькой. Подозвав Понятовского, он в грубоватых солдатских выражениях выразил свой восторг пани Валевской. И князь быстро смекнул, что Марыся может принести его стране гораздо больше пользы, чем десять кавалерийских дивизий. Вместе с другими польскими аристократами он стал прикидывать, как лучше всего разыграть козырную карту, выпавшую им на балу.
Наполеон между тем, вернувшись к себе, написал молодой замужней даме, которую видел всего два раза, примечательную записку: «Я смотрел только на вас. Восхищался только вами. Желал только вас. Ответьте сразу, чтобы остудить мой горячий пыл». В отношении женщин он использовал свою обычную тактику — смелую атаку. Не получив ответа, император пишет второе письмо: «Моя страсть нарастает. Вы похитили мой покой. Прошу вас уделить немного радости бедному сердцу, готовому вас обожать». Но и этот штурм не сумел сломить сопротивление. Тогда Наполеон решает пустить в ход тяжелую артиллерию — его очередное послание заканчивалось словами: «Ваша Родина станет мне ещё дороже, если вы сжалитесь над моим бедным сердцем». К письму к тому же прилагалась великолепная брошь с бриллиантами.

НА АЛТАРЬ ОТЕЧЕСТВА

Натиск героя-полководца, домогавшегося любовного свидания, стал для Марыси неожиданностью. Как и все поляки, она была готова на любые жертвы ради спасения отечества. На любые, кроме той, которую требовал Наполеон. Князь Понятовский, вся шляхта и даже пан Валевский делали всё, чтобы убедить графиню... проявить немного больше энтузиазма ради общего дела. «Не мы, вся Польша требует этого от вас», — убеждал её Понятовский.
Наконец Марыся сдалась. В один из дней она приехала к императору между десятью и одиннадцатью часами вечера. Камердинер Наполеона Констант ввел её в роскошные апартаменты. Позже в мемуарах он вспоминал: «Мадам Валевская едва держалась на ногах... Она так плакала и рыдала, что мне было слышно в дальней комнате. Её стоны раздирали мое сердце». Через два часа Марыся уехала, всё ещё не переставая плакать. В тот вечер Наполеон от неё так ничего и не добился. На следующий день князь Понятовский настоял, чтобы Марыся снова приехала к императору. Наполеон закатил ей ужасную сцену, раздавил каблуком часы, угрожая так же поступить с Польшей, если она ему не уступит. «Я хотела встать, но его ужасный взгляд приковал меня к месту, — напишет она позже. — Я закрыла глаза, а в ушах моих отдавался стук его каблуков, крошащих вдребезги злополучные часы. Вдруг какая-то сила сжала меня так, что я задохнулась». В следующий момент Марыся потеряла сознание.
Так начался один из самых знаменитых романов XIX века.ПОЛЬСКАЯ ЖЕНА

С тех пор её визиты стали постоянными. Наполеон хотел, чтобы пани Валевская появлялась с ним на каждом приеме, в каждом концерте, устраиваемом в его честь.
В апреле 1807 года император перенёс свою штаб-квартиру из Варшавы в замок Финкенштейн в Западной Пруссии. В начале мая туда в сопровождении брата прибыла его очаровательная любовница. Марыся и Наполеон провели в замке три месяца. Как это часто случается, молодая женщина искренне полюбила своего искусителя. «Все мои мысли исходят от него и возвращаются к нему. Он для меня всё, вся моя будущность, вся моя жизнь», — призналась она Константу. Наполеон был счастлив. Любовных приключений он пережил немало. Но это были, в основном, лишь мимолетные связи с молоденькими актрисами, а жена Жозефина, которую он действительно любил, отравляла ему жизнь постоянными изменами. И вот, наконец, рядом с ним была не кокетка, а девушка добрая и сердечная. Ему не нравилось только одно — тёмные платья Марыси. «Почему ты всегда в чёрном?» — поинтересовался он однажды. Она ответила: «Я ношу траур по своей родине. Когда ты восстановишь Польшу, я буду носить светлое». «Потерпи, — пообещал император. — Скоро я начну новую войну».
Действительно, вскоре военные действия возобновились, и Наполеон отбыл в действующую армию. Марысе тоже пришлось покинуть Финкенштейн. Уезжая, она отрезала кусок обивки от их кровати. Образовавшуюся дыру можно увидеть в замке и сегодня.

7 июля 1807 года на плоту посреди Немана Наполеон и российский император Александр I подписали Тильзитский мир. По мирному договору часть Польши под названием Великое княжество Варшавское получила суверенитет. Наполеон сдержал слово, данное пани Валевской.
Через год император вызвал Марысю в Париж. На улице Викторуа он устроил для неё уютное гнездышко, где проходили их тайные свидания. Многие даже не подозревали, что возлюбленная императора находится в Париже. И всё же для графини Валевской всегда оставляли ложу в опере, а лейб-медик Наполеона ежедневно справлялся о её здоровье. Это было время тайных встреч, прогулок в сумерках по аллеям городских парков, ночных поездок и ночевок в гостиницах предместий. Муж не доставлял Марысе проблем. Она рассталась с ним в самом начале своего романа с Наполеоном. И, по-видимому, супруги сохранили добрые чувства друг к другу.
Весной 1809 года началась Австрийская кампания, и любовникам вновь пришлось расстаться. После победы под Ваграмом, как только смолк грохот пушек, Наполеон вызвал пани Валевскую в Вену — у него снова было время для любви. Уже через несколько недель Марыся сообщила императору, что ждёт ребёнка. Наполеон был счастлив. Беременность пани Валевской стала для него событием государственного значения. Он наконец-то поверил, что сможет стать отцом и, следовательно, основать династию вопреки утверждениям императрицы Жозефины, которая возлагала на него вину за свою бездетность. Именно тогда Наполеон утвердился в своём желании развестись с Жозефиной.
Сыну императора предстояло появиться на свет в Польше, в родовом поместье Валевских Валевицах. Так решил Наполеон. Он предпочитал, чтобы эпилог его внебрачной связи разыгрался подальше от Парижа. 4 мая 1810 года приходской священник села Белява по соседству с Валевицами, записал в метрической книге, что у ясновельможного пана Анастасия Валевского и ясновельможной пани Марии Валевской родился сын Александр-Флориан-Юзеф Валевский.

Спустя годы Александр Валевский, министр иностранных дел при Наполеоне III, писал: «Я родился в Валевицах в Польше. Рождению моему сопутствовали громы и молнии. И это сочли предсказанием, что жизнь моя будет бурной и необычной. При крещении меня держали двое нищих, чтобы, по старому семейному поверью, я был счастлив в жизни».
Поздней осенью 1810 года Марыся с сыном вернулась в Париж. Но для неё это был уже совсем другой город. Теперь Наполеон делил трон с новой супругой — Марией-Луизой. И всё же в Париже Наполеон устроил Марысю по-императорски. У неё появился ещё один чудесный особняк на улице Монморанси, она имела собственный выезд и ежемесячный пансион в десять тысяч франков. Пани Валевская часто тайком приводила маленького сына к отцу во дворец Тюильри. Но эти встречи ограничивались разговорами о воспитании и будущем Александра. У Бонапарта, увлечённого молодой женой, для любовницы времени уже не находилось. Их роман закончился навсегда.
О своей польской возлюбленной Наполеон вспомнил зимой 1812 года, когда он бежал из холодной России. Побежденный император, проезжая через Польшу, хотел было завернуть в Лович, где в тот момент гостила пани Валевская. Генералу Коленкуру стоило большого труда отговорить его от этого рискованного шага — казачьи сотни преследовали Наполеона буквально по пятам.

Алексей Степанович Келин

Комендант Полтавы…

…Великая Северная война 1700-1721 годов

началась, когда король Фредерик IV (датский) ввёл войска во владения
шведской марионетки и как бы своего тёзки — Фредерика IV, герцога
Шлезвиг-Голштинского — заставив последнего бежать под защиту своего
родственника и сюзерена, шведского короля Карла XII. Август II, король
Польши и курфюрст Саксонии, родственник того же Карла XII (их матери были
сёстрами), вскоре после этого двинул свои полки в Ливонию, и осадил шведскую
крепость Ригу… Дата начала боевых действий этой войны – 1 февраля 1700 года.
Война случилась в четверг, если это кому-то интересно. В самом скором
времени в орбиту вооружённого противостояния были втянуты и другие страны, и
в первую очередь Россия, связанная с Датским королевством и Саксонским
курфюршеством договорами, направленными на преодоление монопольного
шведского владычества на Балтике. Шведский монарх ответил на вызов,
несколькими мощными ударами фактически устранив Данию, Саксонию и Польшу как
соперников ещё до того, как Россия, верная своему союзническому долгу,
объявила Швеции войну. Для России война началась 19 августа 1700 года, в
понедельник, сразу же по получению известия о заключении мирного договора с
Турцией, что исключало войну на два фронта.
«Великие
державы» того времени – Франция, Англия, Испания и другие «субъекты
международной политики» отнюдь не остались безучастными наблюдателями всё
жарче разгоравшегося конфликта, и пламя войны спустя некоторое время
разлилось по огромной территории, лежащей между северной частью Ботнического
залива и Азовским и Чёрным морями; между Пруссией и западными окраинами
Великороссии. Война стала подлинно великой по количеству вовлечённых в неё
людских масс и по объёмам человеческих трат. По числу порождённых нею мифов,
один из которых говорит, будто бы Россия была главной пострадавшей от этой
войны в смысле понесенных людских потерь; а ведь даже это отнюдь не
соответствует истине. В интересной монографии Б.Ц. Урланиса убедительно
доказывается, что во время Великой Северной войны шведы потеряли убитыми 150
тысяч человек. Помимо этого не менее 200 тысяч человек составили их так
называемые санитарные потери (ранеными, умершими от эпидемий,
свирепствовавших в крепостях, на кораблях и т.д.). Шведы, насколько нам
известно, этих цифр не оспаривают.
Русские же
потери по данным этого источника, притом не в одной лишь Великой Северной
войне, а во всех вообще войнах петровской эпохи, составили около 40 тысяч
человек. Добавив сюда – пропорционально — предполагаемую цифру неизбежных
санитарных потерь, мы получим общую цифру погибших и раненых порядка 90
тысяч. Это наиболее, на наш взгляд, объективные данные, поскольку иные
источники принимают за основу умозрительных расчетов общую численность
призванных на службу (не факт, что в таком же количестве и реально вставших
под ружьё), вычитая из этой цифры число оставшихся в строю после войны (не
учитывая демобилизаций и перемещений из армии на другие государевы службы).
А ведь потери в ходе войны 1700-1721
годов были и у поляков, саксонцев, датчан, валахов, молдаван, турок и иных –
следовательно, общая численность погибших приближается к (а, возможно, и
превышает) полмиллиона человек… Великая эта война, аль нет? – если
численность населения всей Швеции на то время составляла около 3 миллионов
человек, а России – лишь в шесть раз больше. Конец знаменитой мировой бойне
положил Ништадский мирный договор, заключённый между Россией и Швецией 30
августа 1721 года, в среду, в городе Ништадт (Финляндия). Таким образом,
война продолжалась 21 с половиной год – 7 881 сутки. Шесть дней добавили в
эту общую копилку високосные 1700-й, 1704, 1708, 1712, 1716 и 1720 годы.
Эта война, по слову Вольтера, была
благодетельна — для России в первую очередь. Ведь она создала качественно
иную Русскую армию; новый тип солдата и новый тип офицера. Она породила
множество героев. С лёгкой руки поэта мы, почти не задумываясь, достаточно
легко называем имена многих из них – это «и Шереметьев благородный, и Брюс,
и Боур, и Репнин». Здесь и тот, кого пушкинское дворянское высокомерие
нарекло «полудержавным властелином» — а на самом деле человек неподражаемой
храбрости и беззаветной преданности воинскому долгу – светлейший князь
А.Д.Меньшиков – по сути дела главнокомандующий Русской армии части зимы и
всей весны 1709 года, до самого прибытия на театр войны Государя, Петра I.
Знатоки этого периода
истории назовут, несомненно, десятки других имён – военных и дипломатов,
государственных деятелей и промышленников – всех тех, кто ковал победу в
этом военном противостоянии России фактически перед лицом всего мира того
времени. Гораздо важнее знания отдельных имён осознание того факта, что
именно Полтавское сражение стало местом первого массового награждения
отличившихся в бою солдат и офицеров (точное количество награждённых не
поддаётся учёту: и годы спустя после Полтавы приходили челобитные от
обойдённых награждением тогда, в 1709-м; и правительство, делать нечего,
дочеканивало медали, и донаграждало героев). Права Екатерина II: что в
России не возьми, и массовый воинский героизм тоже, — всё от него, от Петра
Великого…

Но при этом не следует забывать и
такой факт: всего лишь одному историческому персонажу того времени был
установлен памятник именно как герою Великой Северной войны. Человек этот –
генерал-майор, комендант крепости Полтава на переломном этапе войны, Алексей
Степанович Келин. Победная Полтавская баталия, как бы в единой связке с ней
идущая героическая 87-дневная оборона города, а также бесподобное пленение
остатков шведской армии под Переволочной (уникальное, не имеющее аналогов
явление в истории XVIII века!) – увы, до сих пор не получили надлежащей
оценки как историков, так и политиков. Современный русский историк В.А.
Артамонов выделяет 12 главных героев Полтавской битвы. Одиннадцать из них
ярко проявили себя именно на поле генерального сражения. Двоих (А.Д.
Меншикова и М.М.Голицына) Пётр I, который тоже в полной мере принадлежит к
когорте победителей, отправил за их славой к переволочанской переправе. Но
честь отстоять Полтаву принадлежит исключительно А.С. Келину. Впервые
фамилию А.С. Келина, командира Тверского полка, в связи с обороной
малороссийских городов-крепостей от шведских захватчиков, мы встречаем в
письме А.Д.Меньшикова, направленном Петру I из Ахтырки 14 января 1709 года:
«…С указу вашего, данного здесь полковнику Келину за полковничьею и
офицерскими руками, копию при сём посылаю…».

В приложении к письму Меншикова

названы пофамильно 60 офицеров, получивших назначение в Полтаву. Среди них
два полковника – Келин и Менден, три подполковника – Кунингам, Озеров и
Репьёв, четыре майора – Кривков, Волынский, Крафорт и Лудевиль, семь
капитанов – Шемановский, Мишатин, Зубатов, Тяпкин, Насакин, Кирчевский и
Маслов, 16 поручиков, 7 подпоручиков, 20 прапорщиков. Составил и заверил
этот список адъютант Келина, которого звали Алексей Петров. В письме также
сообщается, что с указом Петра I комендантам крепостей ознакомлен офицерский
состав Тверского полка (в Ахтырку полк Келина прибыл 23 декабря 1798 года.
Здесь А.С. Келин и получил назначение в Полтаву комендантом крепостного
гарнизона). Царь не просто формально «завизировал» свой указ о назначении
Келина в Полтаву – нет, он высказал при этом своё отношение к подчинённому,
основанное на многолетнем знакомстве с нашим героем: «Степаныч один стоит
крепости»,- сказал Пётр I.
Ничем иным, кроме как изумительным чутьем стратега, невозможно объяснить
назначение Петром I одного из лучших своих офицеров в Полтаву, которую
следовало оборонять на пределе своих сил: крепость действительно была слаба
как в смысле состояния оборонительных валов, так и по артиллерийскому парку
(поначалу он насчитывал всего лишь десять исправных пушек), а также крайне
малым запасам продовольствия. Лишь спустя неделю после назначения, 22
января, А.Д. Меншиков отписал Петру I, что «…от взятых языков имеем мы
ведомость, будто неприятель намерен идти к Полтаве».
Учитывая то обстоятельство, что почта,
пусть и спешная, забирала на доставку сообщений весьма значительное время,
можно смело предположить, что вопрос с Келиным в части назначения его в
Полтаву комендантом был решён, по крайней мере предварительно, ещё к конце
осени 1708 года (по некоторым данным, см. в частности приведенные в работе
В.Е.Шутого «Народна війна на Україні проти шведських загарбників у 1708-1709
рр. », осаду Веприка /городок-крепость близ Гадяча/ шведы начали ещё в
ноябре 1708 года. Но явные поползновения идти всей армией на Полтаву
проявились у оккупантов всё же несколько позже).
В то же время предположения о
«дирекции» армии Карла XII на Полтаву впервые встречаются ещё в донесении
генерала Ренне Меншикову от 13 ноября 1708 года. Основывались они на
разрозненных сообщениях, будто «полковник полтавский казнён и Мазепа выбрал
полковника, который ему верен. И полк собрался великой, сказывают тысяч с
десять». Масла в огонь подлил и бригадир Фёдор Шидловский, направив
Светлейшему 17 ноября письмо, что-де по полученным сообщениям «Полтава
заперлась, как и Батурин».
Вот отчего Пётр I, быстро среагировав
на эти сообщения, уже 27 ноября отправляет в Полтаву бригадира князя
Александра Григорьевича Волконского «с великороссийскими и слобоцкими
полки». Зря на Полтаву тогда восклёпывали, будто она «…издавна
нестатечная, и теперь в ней добра не сподеватись…» – Волконского перед
городом приветливо встретили наказной полковник, старшина, казаки и мещане;
«ласково», как пишут, принятые полтавчанами, солдаты и офицеры были сколь
возможно лучше размещены «на мещанских дворах» (а не в приспособленных
казармах).
Отписав Государю, А.Д. Меншиков
самолично посетил Полтаву 27 января «…ради осмотрения и лутчаго
распоряжения тамошнего гарнизону». Его, несомненно, встречал А.С. Келин,
уже три дня, как прибывший во вверенный ему город, и успевший вполне
сориентироваться в нём. Помощь Светлейшего немало способствовала организации
лучшей обороны Полтавы.
Ахтырская крепость, куда прибыл А.С.
Келин со своим полком, возможно (как вариант) выделенным для включения его в
состав местного гарнизона в тот период, когда шведская армия будто бы
собиралась двигаться именно в этом направлении, была одним из самых важных
оборонительных узлов проходивших здесь дорог на Сумы, Харьков, Белгород и
другие крупные населенные пункты. От того, кто будет владеть Ахтыркой,
реально зависело тактическое и стратегическое преимущество
противоборствующих сторон. Датский посланник в Москве Грунд, к примеру,
сообщал своему правительству 20 февраля 1709 года, ссылаясь при этом на
сведения, полученные из русской «главной квартиры» — Ставки — что Ахтырку
считают именно тем «проходом», через который шведы могут попытаться
продвинуться к Белгороду.
Важность надлежащей организации
обороны Ахтырки усматривается и в том, что здесь с 13 января 1709 года
находился по непосредственному поручению царя Петра I А.Д. Меншиков — его
самое доверенное лицо. Он лично руководил строительством новых, более мощных
укреплений. В первый же день своего пребывания в Ахтырке Меншиков докладывал
царю: «…Сего числа рано… сюда прибыли. И здешнюю фортецию я осмотрел и
не знаю, что с нею чинить, понеже не весма оборониельная, но токмо, что
велика… и в преместье 2000 дворов, и ежели оную держать, то целую дивизию
/можно/ посадить…».
Ответ Петра I на это донесение гласил:
«…О фартеции Ахырской извольте чинить по своему рассмотрению…».
Энергичный и предприимчивый Меншиков после этого ведёт быстрыми темпами
перестройку укреплений и доносит царю, что «…у здешней фартеции заложили
мы 5 болварков (т.е. бастионов, — прим. автора), а также старые башни
направлять стали и ежели всё свершитца, то немалое защищение будет…». 2
февраля Пётр I сам прибыл в Ахтырскую крепость и находился здесь шесть дней,
лично контролируя ход фортификационных работ.

…А.С. Келин привёл из Ахтырки в
Полтаву не только Тверской, но и Устюжский полк, также выделенный из армии в
состав полтавского гарнизова, всего 4 182 солдата и офицера, 91 из которых
были артиллеристами (пушкарями). 19 января 1709 года Меншиков в очередном
письме докладывал Петру I: «…Вчерашнего дня ввечеру получил я от
брегадира Волконского писмо, от 17 дня сего месяца ис Полтавы писанное, в
котором он пишет, что Келина с полками в Полтаву ввёл, а Ингерманландской
полк вывел…». Здесь следует упомянуть, что первый гарнизон Полтавской
крепости в этот период Великой Северной войны составляли тоже два полка
русских войск, присланные сюда из Белгорода в октябре 1708 года. Через
некоторое время их передислоцировали, а взамен в Полтаву прибыл 3 декабря
Ингерманландский полк бригадира Александра Григорьевича Волконского. Его
сменил, в свою очередь, А.С. Келин.
Когда именно А.С. Келин сменил А.Г.
Волконского на посту коменданта крепости Полтава? Уточнить этот ключевой
момент впервые сочли важным при редактировании «Гистории Свейской войны»,
чем занимался лично Пётр I. Он-то и поднял вопрос: когда и как Келин прибыл
в Полтаву? По запросу царя или секретаря А.В.Макарова бригадир Иван фон
Менгден (напоминаем: заместитель коменданта Келина в дни героической обороны
города) составил письмо следующего содержания (датированное 11 декабря 1720
года): "Милостивой мой
государь, Алексей Васильевич. Объявляю Вам, моему государю, в коликом числе
мы прибыли в Полтаву и отколе хто, и в котором месяце послан господин Келин,
генваря в 9-м или в 10-м числе 709 году из Ахтырки. Только подлинно в числех
не упомню, а конечно в генваре и вскорости после Крещенья, с командою
полковником с Тверским полком.

А
я тогда был полковником же с Устюжским, итого 4 баталиона, а в комплекте ль
оные полки были, ныне подлинно не упомню, понеже и от своего бывшаго полку
ныне при себе репорту и табели не имею. И до прибытия ево, Келинова, ко мне
в Ахтырку был прислан с полковниками Гаврилом Репьёвым Белагороцкой
баталион, которой не от армейского Белагороцкого полку онаго гарнизону,
понеже я у него, генерала князя Репнина, прежде оставлен был комендантом в
Сумах, а он з дивизиею маршировал в Лебедин. И после оного вскоре получил
указ итти в Ахтырку и быть комендантом там. Для чего ка мне ещё и прислан
вышереченный баталион. А из Ахтырки в Полтаву отправлял нас указом з
господином Келиным светлейшей князь (т.е. А.Д. Меншиков,- прим. автора), и
поручил ему команду и определил быть в Полтаве комендантом ему, Келину,
понеже он был старшей полковник. При нём же, Келине, прибыли в Ахтырку 2
гранодирские роты Тверскаго ж и Устюжского полков, которые были прежде взяты
в Гранадёрский полк. А прибыл он ко мне в Ахтырку, господин Келин, из
Лебедина в декабре, а в котором числе, не упомню, токмо прежде Рождества в
708 году, а не из Михайловки и не Путивля. А в Полтаву мы прибыли
вышеречённого ж генваря из Ахтырки в 3 день, а в котором числе, окуратно не
упомню. А в Полтаве тогда был с Ынгермонланским полком брегадир князь
Александр Волконской, а по прибытии нашем выступил в форштат, а крепость
поручил Келину. Однако ж, будучи при Полтаве, по коих мест не пошёл с
Ынгермоланским полком в путь свой, командировал, но токмо пошёл да атаку.
Всепокорный ваш, моего государя, слуга Иван фон Менгден. Санкт-Питербурх,
декабря 11, 720 году".
Что представляла собой в это время Полтава? В донесении командира
Ингерманландского полка бригадира Волконского Меншикову 4 декабря 1708 года
сообщается: «…Около города всего сам осмотрел… с одной стороне по дороге
Гадицкой и Сорочинской валу и палисаду; от реки Варслы (правильно Ворсклы,-
прим. автор) ничего крепости нет. А где сколько можно велел починить…».
В общем виде крепость Полтава
представляла собой обычное поселение, обнесенное внешней оборонительной
оградой длиною около 2 300 метров, включавшей в себя земляные валы, а с
напольной (обращённой к ровному месту, «полю») стороны – также и рвы.
Крепость ограждал дубовый частокол, надолбы; в валы были встроены 5
бастионов и 10 башен, некоторые из которых были проездными.
Для обороноспособности крепости,
помимо количественного и качественного состава гарнизона, существенное
значение имела также оснащённость артиллерийского парка. Известно, что в
январе 1709 года в Полтавской крепости имелось 10 исправных артиллерийских
орудий, и к ним 187 ядер да 24 пуда пороха. Для мушкетов было припасено 12
пудов пороха.

Ещё до начала осады Полтавы шведскими
войсками командование русской армии направило в крепость дополнительно 18
пушек. Несомненно, пополнение артиллерийского парка было сопряжено с
инспекцией города светлейшим князем А.Д. Меншиковым, и с самом хорошем
смысле этого слова – личными отношениями светлейшего с Келиным; разгильдяю
или непроверенному человеку Меншиков ломаного мушкета не доверил бы.
Сохранились сведения о вооружении и
боезапасе, имевшемся в распоряжении гарнизона состоянием на 7 мая 1709 года
(спустя месяц с небольшим после начала блокады крепости и за полтора месяца
до снятия её благодаря разгрому шведской армии в Полтавском сражении).
Защитники Полтавы располагали на тот момент 28 пушками, 620 ядрами, 100
зарядами картечи, 24 пудами пороха, «да /ещё/ 16 мешков без весу».

Карл XII, начиная борьбу за обладание
Полтавой, и не сомневаясь в успешном для себя её завершении, по совету
Мазепы планировал превратить крепость в главный опорный шведов в этом районе
– разместить здесь ставку и главные силы армии, пополнить запасы
продовольствия, оружия, фуража и уже затем двигаться вглубь России — на
Харьков, Белгород и далее на Москву. Значение Полтавы для шведского
командования существенно возросло после потери Гадячской и Роменской
крепостей, откуда шведы зимой 1709 года под натиском русских войск были
вынуждены отступить.
Главное командование русской армии
расценивало ситуацию иначе: оно усматривало в Полтавской крепости именно тот
стратегический узел, опираясь на который можно было создать выгодную для
себя военную обстановку – сначала сковать силы противника, а затем нанести
ему решающий сокрушительный удар.
Шведскому королю Карлу XII в конце
концов пришлось смириться с тем, что его войска были вынуждены вести осаду
Полтавы под постоянной угрозой нападения со стороны Русской армии, главные
силы которой под командованием А.Д. Меншикова сосредотачивались неподалеку в
селе Крутой Берег. Раньше Крутой берег был ближайшим пригородом Полтавы;
сейчас в городскую черту входит не только это, но и гораздо дальше от центра
отстоящее село Вакулинцы.
Для блокады Полтавской крепости Карл
XII выделил из состава армии девять пехотных полков. Руководил осадой
генерал-фельдмаршал Реншёльд, инженерными работами – генерал-квартирмейстер
Гилленкрок.
Рядом с русскими воинами против
иноземных захватчиков самоотверженно сражались на крепостных валах 2600
жителей города – мещан и казаков. Между прочим, высокая обороноспособность
Полтавы объясняется, в частности, еще и тем, что в накануне осады часть
жителей, в первую очередь детей и людей пожилого возраста (порядка 1500-1600
человек), была вывезена из города; поэтому столь многие полтавчане и смогли
взять в руки оружие.
Осаду Полтавы шведы начали 1 апреля
1709 года, в пятницу. Речь идёт о дате начала планомерной осады города. Сама
же шведская армия подошла к Полтаве гораздо раньше, еще 18-20 февраля.
Русская главная квартира («Ставка») узнала об этом сразу из двух независимых
донесений, полученных 23 февраля — от А.Д. Меншикова и А.Г. Волконского. В
последнем сообщалось, что «…неприятельские люди приблизились к Полтаве,
а другие войска неприятельские, которые стояли около Камышни (ныне
населенный пункт в Миргородском районе Полтавской области), и Лохвицы
(сейчас самый отдаленный райцентр Полтавской области), понад Полою рекою
(река Псёл,- прим. автора), меж Ворсклы маршируют и стягуютца к Полтаве ж».
В тот день (23 февраля)
непосредственно к городу было послано около ста шведских солдат, но в своё
расположение вернулось только три из них. 25 февраля шведское командование
направило к городу ещё 500 солдат и офицеров — «…и тех такожде под Полтавой
всех до одного порубили». «Дневник военных действий Полтавской битвы»
свидетельствует: «…Апреля 1-го числа. Неприятельская армия приходила до
Полтавы, против которой войск его Царского Величества выслана партия. По
сильном сражении неприятельская партия сбита и прогнана; на боевом месте
мёртвых тел оставил неприятель 32, в плен взято 6, из которых от ран померли
4, в оставшихся допросами показали, что было их в партии послано 300 человек
для взятия языков. От войска царского убито 6 да ранено 9 человек…».
На следующий день шведы повторили
попытку «взять языков» и от них выяснить силы гарнизона Полтавы. Во время
этого боя защитники крепости снова захватили пленных и, в свою очередь,
получили сведения о подготовке неприятеля к сильному штурму города, в
котором должен был принять участие сам король. 3 апреля Карл XII
действительно бросил на крепостные валы Полтавы 1500 своих солдат и
офицеров. Штурм был снова отбит со значительным уроном для нападавших. На
следующий день последовали новые атаки, столь же безуспешные для шведов…
Убедившись, что крепость «с ходу» не
взять, Карл XII, не отказываясь от штурмовых операций, приказал Гилленкроку
параллельно начать планомерные инженерные работы, и, насколько возможно,
активизировать их проведение. Главным фронтом этих работ стал Мазуровский
вал (между Басмановской и Мазуровской башнями). Шведы надеялись, что именно
здесь им удастся сравнительно легко преодолеть довольно невысокую на этом
участке ограду. В расчёт принималось и то обстоятельство, что в случае
успеха им удалось бы захватить главный источник питьевой воды (протекавший
по Мазуровскому яру ручей Полтавку). Если бы этот замысел действительно имел
успех, то защитникам города и вправду стало бы не хватать воды из тех
немногих источников, которые имелись в цитадели. А значит, как полагали
шведские стратеги, русские вынуждены были бы капитулировать.
Гилленкрок писал по этому поводу в
своих мемуарах: «…Король пришёл ко мне с полковником Зигротом посмотреть
изготовленный мною план и признал местность вполне удовлетворительной (т.е.
подходящей для осуществления этого плана,- прим. автора). Я сказал, что хочу
повести атаку прежде всего на пригород, на ту сторону, где стоит высокая
деревянная башня над городскими воротами, ибо… в русском городе только один
колодец, а в пригороде много и русские берут из них воду. Король спросил
меня: «Каким образом думаю я составить апроши?». Я ответил, что хочу
составить только три параллели с простою между ними коммуникационною линиею,
дабы в первую /же/ ночь дойти до рва…». Упорное противодействие
полтавского гарнизона внесло поправки в планы шведского командования. Чтобы
подвести свои апроши к оборонительной ограде города, шведам понадобился не
день, не два, а почти полный месяц. А помимо того противник не прекращал
свои массовые, ожесточённые штурмы. Так, 14 апреля в атаках на крепость
участвовало уже 3 тысячи шведских солдат и офицеров.
16-го апреля неприятель
продолжительное время бомбардировал крепость из своих мортир. 28-29 апреля
последовала новая штурмовая атака… Но все они были с успехом отражены
защитниками Полтавы. В свою очередь гарнизон регулярно осуществлял вылазки
за пределы валов и дерзко контратаковал неприятельские позиции. При этом
неустанно работала творческая инженерная мысль, изыскивая нестандартные
способы ведения боевых действий. В «Дневнике Полтавской битвы» есть
интересная запись, датированная 25 апреля, где рассказывается о попытках
неприятеля совершать подкопы крепостного вала, и как защитники Полтавы
доставали при этом вражеских солдат «машиной с крюком».
Такая самодельная «машина» защитников
Полтавской крепости устанавливалась на оборонительной ограде. Специально
обученные воины опускали при помощи рычага крюк на цепи в крепостной ров и
ловко цепляли им неприятельских солдат. Нажимая на рычаг, «улов» поднимали,
«машину» разворачивали и перебрасывали захваченных врасплох вражеских солдат
внутрь крепости. Насколько эффективной было действие этого устройства, можно
судить по тому факту, что только за один день 25 апреля им было «вынуто из
сап» (подкопов) 11 шведов, и 24 человека были найдено в подкопах убитыми.
Командование русской армии, реально
оценивая ту сложную обстановку, в которой оказался гарнизон А.С. Келина,
принимало многие практические меры по оказанию действенной помощи
осажденным. Царь Пётр I, находившийся в это время (весной 1709 года) в
Троицкой крепости (Таганрог), внимательно следил по получаемым из Ставки под
Полтавой донесениям за ходом неприятельской осады и действиями защитников
города. В своих письмах к А.Д. Меншикову он рекомендовал проводить
тактические операции, чтобы отвлекать силы шведов от города и тем самым
ослаблять осаду.
Действуя в соответствии с этим
указанием, 7 мая русские войска под командованием Меншикова атаковали
гарнизон захваченной шведами Опошнянской крепости. В бою противник потерял
убитыми 600 солдат и офицеров, около 170 их было взято в плен. Из крепости,
ставшей по сути тюрьмой, освободили несколько сотен малороссов – жителей из
окрестных деревень, которых шведы принудительно использовали на своих
фортификационных работах. Прежний гарнизон крепости Опошня, отказавшийся
сдаться шведам и помогавших им местных жителей, шведы казнили.
Далее, в ночь на 9 мая, когда
значительные силы неприятеля – 7 полков во главе с королём Карлом XII — были
отвлечены к Опошне на помощь тамошнему гарнизону, бригадир русской полевой
армии А.А. Головин провёл в Полтаву три батальона Пермского, Апраксина и
Фихтенгейма полков – 900 солдат и офицеров (по другим данным – 1200). Они
принесли с собой некоторый запас пороха (нёс по мешку каждый), так
необходимого защитникам города, и свинца для пуль. Данная операция была бы
немыслима без помощи местного населения – именно жители окрестностей
показали русским воинам место надёжной и относительно безопасной переправы
через Ворсклу.
Успеху содействовало и то, что русские
воины были переодеты в шведскую форму, а бригадир прекрасно владел немецким
языком; он назвал пароль и поэтому поначалу движение колонны не вызвало
подозрений. Время подхода к крепости отряда Головина удачно совпало со
сменой противником постов, поэтому лишь в тот момент, когда русские воины
непосредственно приблизились к линии осадных работ, шведы наконец поняли, в
чём тут дело. Трубачи сыграли тревогу, но было уже поздно. Оставшиеся метры
пути русские гренадеры расчистили себе багинетами и тесаками. На брустверах
и на дне шведских окопов остались трупы врагов. Крепость отворила свои
ворота для смельчаков и снова закрыла их на крепкие засовы.
Вскоре А.Д. Меншиков отписал киевскому
генерал-губернатору Д.М. Голицыну, что «так сей гарнизон
удовольствован», что может теперь не бояться вражеской осады «хотя
б неприятель сколько бытности своей ни продолжал».  Бригадир А.А.
Головин стал одним из ближайших помощников коменданта крепости в организации
её обороны. Лично принимал участие во многих вылазках против неприятеля. В
одной из них он был пленен шведами. Победа 27 июня возвратила ему свободу.
Головин продолжил свою службу в армии и в 1712 году сопровождал Петра I в
поездке за границу.
Близкими помощниками А.С. Келина в осаждённой Полтаве были также полковники
Тимофей Треден и Иван Шамордин, которые, видимо, прорвались в крепость в
составе отряда А.А. Головина — или прибыли в город при каких-то иных
обстоятельствах, поскольку в списке офицеров гарнизона, отправленных сюда из
Ахтырки, они не числились.
Значительный вклад в повышение боеспособности крепостных сооружений города
внес военный инженер Андрей Юрьевич Телепнёв. Именно под его руководством в
городе возвели дополнительные фортификационные сооружения, что сделало его
ещё более неприступным для шведов.
…После прорыва в город отряда А.А.
Головина шведы незамедлительно укрепили свои позиции, построив новую линию
апрошей на правом берегу Ворсклы, и подведя их почти к самому подножию
плато, на верху которого была расположена дерзкая крепость Полтава. 15 мая
Пётр I писал Меншикову: «…Что о Полтаве, то и ныне подверждаю, что лучше
б вам к оному городу приступить (чрез реку от неприятеля) со всеми и помочь
городу чинить (понеже сие место зело нужно) куды надлежит и фельдмаршалу
быть сие (сколько я могу разуметь) кажется из лучших не последнее дело;
впрочем яко заочно полагаюсь на ваше рассуждение».
25 мая шведское командование снова
послало свои войска на штурм Полтавы. Ценой больших потерь противнику будто
бы (по шведским источникам) удалось захватить часть укреплений — участок
Мазуровского вала — но дальше они, судя по всему, так и не продвинулись. Ибо
перед ними лежало зеркало озера, образовавшегося от разлива перегороженной
плотиной речки Полтавки; слева нависал Чернечий (у Покровского монастыря), а
справа — Подольский бастионы, секторы обстрела которых надежно перекрывали
всё пространство нижней (северной) части Мазуровского яра. А кроме этого,
выше озера, защитники крепости успели соорудить новую оборонительную ограду,
приспособив для неё наполненные землёй бочки, соединенные цепями, и тем ещё
надёжнее преградили захватчикам путь в город.
27 мая к селу Крутой Берег подошли
войска генерал-фельдмаршала Б.П. Шереметева. Теперь вся русская армия была
собрана неподалеку от Полтавы. Она деятельно готовилась к переходу на
противоположный, правый берег Ворсклы. Строились укрепления напротив
шведских шанцев. Русская артиллерия усиливала огонь по шведским позициям,
поддерживая тем самым контратаки гарнизона.
1 июня после интенсивного
артиллерийского обстрела города шведами их «синие мундиры» вновь устремились
на штурм — и снова потерпели неудачу. На следующий день к полтавчанам прибыл
парламентёр от Реншёльда. Шведский фельдмаршал высокомерно требовал сдать
крепость, угрожая, что в противном случае гарнизон и жители города будут
уничтожены. Коменданту была обещана награда, если тот прикажет сложить
оружие и открыть ворота. «Дневник военных действий Полтавской битвы»
содержит дословный (и достойный) ответ полковника А.С. Келина Реншёльду:
"…Комендант ответствовал,
/что/ мы уповаем на Бога, а что объявляешь, о том мы чрез посланные писма,
коих 7 имеем, и из присланных на приступе более 3 000 человек при валах
Полтавских головы положили. И так тщетная ваша похвальба; побить всех не в
вашей воле состоит, но в воле Божией, потому что всяк оборонять и защищать
себя умеет, и со оным ответом барабанщик".
Но только этим ответ коменданта
Полтавы шведскому фельдмаршалу не ограничился. «…По отпуску из крепости
барабанщика,- говорится в «Дневнике военных действий…», — не умедлив и часу
послана из Полтавской крепости вылазка в 1 000 мушкетеров с пристойным
числом офицеров на нижние неприятельские шанцы от реки Ворсклы к болоту, в
которых было неприятельского войска 700 и 6 пушек. По выходе из крепости с
великим поспешением, к неприятельским шанцам в скоре пришед, из оных
неприятеля выбили и гнали к реке Ворскле в весма топкое болото, где всех
чуть не побили, если бы не поспешил в немалом числе неприятельский сикурс
(подмога). Высланные на вылазку, взяв 4 медные пушки, а у двух железных
заклепав запалы, возвратились в крепость благополучно…».

4 июня в ставку русского командования
в село Крутой Берег прибыл Пётр I. В своём письме, переброшенном в крепость
в полом ядре выстрелом из пушки, царь благодарил А.С. Келина и всех
защитников города за стойкость и обещал помощь. Получив послание Государя,
осаждённые дали клятву сражаться до последней возможности, отстоять город.
Таким же способом был отправлен и ответ Петру I из Полтавы. Комендант
доложил царю о состоянии гарнизона, и единственно, о чем просил – это
перебросить в город 50 пудов пороху.
«Дневник военных действий…»
свидетельствует, что уже на следующий день «…в 10 часу в город Полтаву
начали бросать порох в бомбах. Неприятель хотя и видел, что многое число в
Полтаву бомбы бросают, и дознав, что во оных порох мечется, потому что ни в
одной взорвания не учинилось, но препятствия в том метании учинить не мог…».
И в дальнейшем переписка А.С. Келина с командованием успешно велась при
помощи тех же полых ядер. Но наряду с этим комендант использовал для связи
со Ставкой и казаков, которые хорошо знали местность и умели скрытно
проходить мимо шведских постов. Вполне возможно, что в данном случае мы
имеем дело с хорошо срежиссированной дезинформацией: надёжный канал связи
действовал через посыльных, а для того, чтобы шведы и дальше пребывали в
иллюзиях относительно информационной изоляции гарнизона, во всеуслышание,
громко работала «артиллерийская почта». Насколько надёжной была связь живая,
через нарочных, свидетельствует тот факт, что один раз А.С. Келин вместе с
донесением послал А.Д. Меншикову в подарок отбитого у шведов породистого
коня, а в другом – бутыль с пивом.

5 июня в
ночное время 1500 солдат и офицеров полтавского гарнизона совершили новую
вылазку, снова выбили шведов из окопов и захватили ещё две медные шведские
пушки. Следует заметить, что «враги полтавской битвы» применяют
аргументацию, что-де шведские источники не подтверждают сведения об этих
трофеях. Но эти источники (мемуары) писались отнюдь не по горячим следам, а
по прошествии времени — в русском плену или в турецких краях, где на
несколько лет застрял после Полтавы король Карл XII. Надо знать и ещё одну
особенность «шведских источников», на которую обратили внимание
исследователи в последнее время: почти абсолютную идентичность записей в
шведских дневниках и в официальной переписке. Отсюда следует вывод о
вероятном запрещении шведам писать правду о сидении под Полтавой, а также
возможной люстрации записей и писем на родину.
…Но положение защитников крепости
оставалось сложным, о чём Келин докладывал Меншикову 8 июня: «…Впредь
будущей месяц провианту не будет и на три дня; не только солдатам, но и всем
будет нужда; у мещан взять провианту нечего…, за город выезд труден, по
письму Вашей Светлости приказал инженеру, чтоб учинил чертёж о
неприятельских апрошах, также об обозе, где стоит; …инженер сказал, что за
три дня чертёж будет…". В этом же письме сообщалось и о недостатке «…в
свинцу и в…ядрах ручных, ежели возможно прислать и серы…». Видимо,
осаждённым пришлось самим заняться в это время изготовлением пороха
(состоянием на апрель 1709 года в крепости имелось компонентов пороха:
селитры – 90 пудов, а серы – лишь 20 пудов. При этом селитрой защитники
крепости могли разжиться дополнительно, поскольку этот промысел был очень
развит в крае, а серы взять было действительно неоткуда).
Основание думать так есть: ведь лишь
только приехав в Полтаву, А.С. Келин первым делом собрал «ямчужных» (таково
было старинное название селитры) и «зелейных» (то есть занимавшихся
изготовлением «огневого зелья» — пороха), мастеров, и приказал им не медля
заняться заготовкой пороха и его отдельных компонентов здесь, на месте. Так
что некоторое количество горячего «угощения» для шведов, несомненно,
приготовлялось из местного сырья. Источником получения пороха для защитников
крепости достаточно часто были и… сами шведы. Выполняя приказ своего короля,
они много раз пытались подвести свои мины под городские валы, чтобы пробить
в них бреши и так ворваться в город. Сапёры Келина своевременно обнаруживали
и обезвреживали закладки: достаточно сказать, что ни одна из семи (!)
заложенных противником мин так и не взорвалась под валами Полтавы. Об этом
говорят как русские, так и шведские источники.
Правда, шведские источники определённо
говорят лишь об одной до конца снаряженной мине, из которой – да, шведы
признают и это — оборонцами было извлечено к своей пользе несколько пудов
пороха. Действительно, абсолютно логично предположить, что данная закладка
была единственной – «лишнего» пороха у шведов под Полтавой не было. Но, с
другой стороны, принимая во внимание исключительно взбалмошный нрав короля
Карла XII и его нежелание поступиться Полтавой, даже «хотя бы Господь с
небес прислал ему ангела с таким приказанием», развитием ним зелейных
промыслов в Опошне и Великих Быдыщах, вполне можно допустить, что попытки
подкопать валы с целью заложить мины под крепость были и в других местах.
Вот что пишет по такому поводу
«Дневник военных действий Полтавской битвы» (запись от 23 апреля): «…При
Полтаве усмотрено подведенной подкоп; из камор подкопных порох вынули и
ожидали приступу. Желателный пролития крови Король Карл того ж числа
приуготовя 3 000 человек к приступу велел подкопа рукав зажечь, и по
зажжению рукава неприятель спешно из апрошей бросился, хотя вскоре по
взорвании вбежать в крепость. Но как подкопу не взорвало, а приступные были
вблизости, и не имея лестниц вспять возвратились; тогда несколькими залпами
были провожены и 60 человек побитых оставили, от войска Царского Величества
не убит не один…». А вот запись в «Дневнике…» от 22 мая: «Войска
Царского Величества бывшие в осаде Полтавской, усмотрев веденые неприятелями
мины под вал Полтавской крепости, перерыли и до исполнения действа не
допустили…».
21 июня (источник опять тот же –
«Дневник…»): «…Подведенные под Полтаву два подкопа усмотрены и из камор
оных бочки с порохом выбраны, осаждённые были в готовности и ожидали
всечасно приступ. В третьем часу пополудни зажгли неприятели подкопные
рукава и по зажжению с 3 000 пехоты бежали к Полтавской крепости в том
намерении, чтоб по взорвании чрез полые места вбежать в Полтаву. Когда
приближались к стенам Полтавским, а подкопов ни одного не взорвало, то не
имея при себе лестниц, ничего для своего спасения не изобрели другого, кроме
того, что бегством спасать живот, коих на побеге из мелкого ружья и из пушек
картечами, а потом и ядрами трактовали» (т. е. «одаривали»).
11-12 июня Пётр I в письме к А.С.
Келину писал о необходимости координировать действия гарнизона Полтавы и
полевой армии для деблокады крепости, сообщая о своём плане мероприятий:
«…Господин комендант! Понеже мы намерены реку перейтить для вашей выручки и
выше или ниже шанцоф (неприятельских окопов), и того ради объявляем вам,
чтобы вы на тот час гораздо смотрели, и когда у нас зачнётся бой с
неприятелем, и тогда дайте знак в наши опроши из трёх пушек и зажгите по сю
сторону города немалыйя в трёх местах огни, по которому знаку указ есть в
наших опърошах обретающемуся командиру тотчас атаковать на оныя шанцы, где
удобнее, в которую пору и вам надлежит з другой стороны на непъриятельские
опъроши, сколько возможно, силно вытить и атаковать. И ежели, с помощью
Божией, выбьете их из опърош, то тотчас две линеи куманикации надлежит из
города по обеим сторонам зделать как галареи, чтоб потом меж двух линей
свободный проход из-за реки к вам был…». Этот план осуществить не
удалось, «…потому что апроши до города вести для топких и болотистых
мест невозможно, и неприятель своею поперешнею линиею не допустит…».
В первой половине июня главные силы русской армии ещё оставались на левом
берегу Ворсклы, а против шведских войск направлялись отдельные отряды,
проводившие операции тактического значения. 16 июня (в четверг) на военном
совете русского главного командования в селе Крутой Берег было принято
историческое решение: дать армии Карла XII генеральное сражение. Вот как об
этом сообщает «Дневник военных действий…»: «…16-го. Царское Величество
изволил иметь военный совет, на котором предложено перейти р. Ворсклу со
всею армиею и иметь Генеральную баталию… По тому совету… повелел Ген./ералу/
Алларту с 12-ю пехотными, а Генералу-Лейтенанту Рене с конными 12 и 3-мя
пехотными полками 17-го июня переправиться чрез р. Ворсклу, и первому стать
левее от Полтавы у мысу против неприятельских редут, а другому стать направе
и учинить транжаменты…».
Передовые полки русской армии успешно
переправились на правый берег, подавили сопротивление шведских сил под
командованием генералов Лагеркроны и Гамильтона, и закрепились у села
Петровки в построенном укреплённом полевом лагере, обеспечив безопасные
условия для переправы в этот район и остальных частей. 19 июня Пётр I
направляет А.С. Келину новую подробную инструкцию как действовать в быстро
изменяющейся обстановке:
«Господин комендант! Понеже, как сами видите, что мы всею силою добивались
коммуникацию сделать с городом, «но за великими болоты і что неприятель
место захъватил», того ради за такою трудностью того учинить невозможно. И
для того мы, покинув все шанцы, пойдем со всем войском к Петровскому мосту…
и тамо, перешед и осмотрясь пойдем с помощию Божиею, на неприятеля искать с
оным баталии и чтоб побитца всем войском к городу. Буде же неприятель (паче
чаяния) станет меж города и нашего войска окоп делать такой, что трудно
оного брать будет и ежели не можем побитца в две недели от сего дня к вам,
тогда в первых числах июля, а ежели возможно и далее, усмотря време (день
или ночью) вытте вон за реку, куды удобнее, и тамошних жителей вывесть
мужеска полу… и когда реку перейдете, тогда удобнее с ними можете дойтить до
нас… а мы к тому дню пришлем несколько конницы к сему месту, где был наш
обоз. Також надлежит вам наши пушки, которыя вы привезли с собою, или тайно
разорвать или в колодезь бросить, чтоб отнюдь не нашли, а знамена зжечь,
також пороху в нескольких хоромах помалу поставить и при выходе, фетиль
положа, замкнуть, чтоб после вас загорелся город, как сюды перейдете. И сие
все объявить немногим из главных офицеров, а перво на том присягаю обезатца…
Сие вам пишем в запас для всякого случая… Когда сии писма получите то дайте
в наши шанцы сегодня знак, не мешкав, однем великим огнем и пятью пушечными
выстрелами рядом, чтоб подлиннее нам знать, что вы те писма получили. Також,
ежели мы когда с неприятелем в бой вступим близ города, тогда и вы, с своей
стороны, учините выласку, как силно можете…».
Пётр I, как трезвый политик и
проницательный военачальник, вполне осознавал, что силы сопротивления
гарнизона не беспредельны. Хотя эта инструкция и давалась А.С. Келину «в
запас для всякого случая», в письме звучит немалая озабоченность царя
судьбой гарнизона и жителей города. Она была своего рода оправдательным
документом, позволением отступить, почувствовав, что возможности к
противостоянию с врагом исчерпаны. И это при всём при том, что обстановка
складывалась для русских войск более, чем благоприятно, что отражено, в
частности, в письме соратника Петра I Г.И. Головкина (месяц спустя этих
событий возведенного, с нисходящим потомством, в графское достоинство и
пожалованного канцлером), к русскому чрезвычайному послу в Дании В.Л.
Долгорукому: русские отряды, писал Гавриил Иванович, «со всех сторон,
окружив подъездами и партиями беспрестанно утомляют» врага, «днем и ночью
трудятся линию для сообщения с городом и гарнизоном учинить». А войска из
гарнизона «Полтавы непрестанно вылазками неприятелей побивают». Здесь же и
вывод: «И мочно сказать, что
неприятель есть паче нас в осаде, нежели она помянутая крепость от него. И
вскоре чаем знатных действ над ним».
Разрешение, по сути, уйти из города,
было дано коменданту Келину несмотря на то, что русская армия оставила уже
устроенный лагерь в непосредственной близости от переправы и переместилась
на несколько километров ближе к Полтаве – хотя укрепления здесь надо было
возводить заново. Перенос лагеря, как согласно говорят многие источники, был
осуществлён с целью в первую очередь оказать поддержку, как силовую (второй
укреплённый лагерь оказался прямо за спиной королевской ставки,
расположенной, как мы помним, в Крестовоздвиженском монастыре), так и
моральную, необходимую осажденному гарнизону.
…20 июня вся Русская армия полностью
переправилась на правый берег реки Ворсклы и приготовилась к генеральной
битве. На следующий день, 21 июня, А.С. Келин направил А.Д. Меншикову
шифрованное письмо, в котором сообщил, что гарнизон наблюдает тревогу в
шведском осадном лагере, перегруппировку войск противника: «…Неприятель,
совокупясь с своим войском и построился во фрунт против города на поле
против Киевских ворот и обоз весь поставил за Сенжаровской башней (вероятно,
Басмановской, ибо башни с таким названием «Сенжаровская» — нет,- прим.
автора). И была тревога у них великая с первого часу дня и после полуден два
часа. Которая конница и пехота была в монастыре и в яру за Мазуровкой, и те
были в совокуплении, а в апрошах оставлено не можно признать сколка. И после
того пехота приступила к монастырю и на супруновском тракту. А обоз стоит за
Сенжаровской башней и до сего часа вкупе…».
Но это ещё не означало снятия осады.
Готовясь к генеральной баталии, шведское командование не желало оставлять в
своём тылу эту крепость непобеждённой и продолжало бросать на штурм Полтавы
всё новые и новые силы, не считаясь с быстро растущими потерями.
«Желательному к пролитию крови» Карлу XII кровь из носу была необходима
победа над гарнизоном Келина! Король и его генералы отнюдь не сбрасывали с
весов не только её военный (с течением времени всё уменьшавшийся), но и
моральный (день ото дня возраставший) фактор для своей армии, ещё
считавшейся где-то как-то «победоносной». Хотя это были уже далеко не те
войска, которые осенью 1708 года перешли границу государства Российского в
надежде на лёгкую победу. Немало солдат и офицеров в период затянувшейся
осады Полтавы напрочь потеряли веру в сколько-нибудь счастливый для них
исход войны…
…Атака шведов на крепость, начавшаяся
к вечеру 21 июня, продолжалась всю ночь. Бой не утихал и в продолжении
следующего дня 22 июня. Шведское командование опять бросило на крепостные
валы несколько тысяч солдат и офицеров. Это было последнее сражение
героических защитников города против войск Карла XII.
«…Сей жестокий приступ,- сообщает
«Дневник Полтавской битвы»,- продолжался до второго часу полуночи;
неприятель получил многолюдный сикурс, и потом начался паки штурм
преужасной. Жители Полтавские все были на валу; жены, хотя в огне на валу не
были, токмо приносили каменья и прочее. Весь вал кровью был облит и мёртвых
тел наполнен, в таком жестоком огне были до четвёртого часу по полуночи. В
исходе четвёртого часа неприятель от штурма отбит и из шанец выбит, причём
сочтено тел мертвых неприятельских 1 676. От войска Царского Величества
убито 272, а ранено 603 человек. Видел неприятель, что войско Царского
Величества в близости находится и намерено иметь баталию близкого ради
разстояния, имел не малой страх, чтоб нечаянного нападения не учинено было,
а потом ведал неприятель, что послан Царского Величества указ Хану – Аюке о
бытии с сорокью тысячами калмыков в немедленном времени, но хотя и
повсечасно опасался приходу и нападения, токмо от Полтавы отступиться не
хотел. Того ради повелел Фельдмаршалу своему Реиншильду писать к
Фельдмаршалу войск Царского Величества Шереметеву, дабы назначен был день
генеральной баталии…».
Атаки шведских войск были отражены, но
защитники крепости ожидали нового штурма и готовились к битве. Тогда же был
предан смерти один из жителей, который пытался склонять сограждан сдать
город неприятелю. Об этом примечательном факте рассказывается так: «Отбив
штурм, жители собрались в соборе для принесения благодарственной молитвы.
Сохранилось такое предание: торговец Илько Поберий предложил, что если
повторится ещё один приступ, сдать город шведам, чтобы не проливать напрасно
крови. Жители Полтавы были настолько возмущены малодушием Поберия, что, дав
ему приобщиться святых Таин из рук протопопа, вывели из храма и здесь же,
как предателя, забили камнями. Келин одобрил этот приговор». В крепости
оставалось между тем всего полторы бочки пороха и восемь ящиков патронов.
Однако дальнейших штурмов не
последовало. Накануне генерального сражения шведское командование вынуждено
было снять с осады крепости значительную часть войска, оставив в траншеях
крайне незначительные силы. То есть первыми победу над Карлом XII, его
генералами и многочисленным войском одержали, по-существу, гарнизон и жители
славного города Полтавы под руководством доблестного коменданта полковника
Алексея Степановича Келина. Это именно так, ибо в своей войне со шведами
защитники крепости отразили тридцать сильнейших атак противника. На
подступах к Полтаве шведы потеряли только убитыми 6 176 своих солдат и
офицеров, а это составляло почти пятую часть армии Карла XII. Множество их,
в том числе и сам король, были ранены в период осады.
(699x466, 166Kb)
Готовясь к генеральному сражению, Пётр
I направил А.С. Келину очередное письмо (датировано 26 июня – кануном
Битвы). В нём вносились некоторые коррективы в данные ранее указания:
«…Господин комендант! Понеже, когда мы с прежнево места сюды за реку пошли,
тогда для всякого случая вам дали указ, что ежели на сих днях вас за какою
причиною не можем выручить, чтоб вам із города вытить. Но ныне інако вам
повелеваем, чтоб вы ещё держались, хотя і великою нуждою до половины іюля і
далее, понеже мы лутчаю надежду отселяя с помощию Божиею, имеем вас
выручить, о чём паки подтверждаем: держитесь, как возможно, і нам давайте
знать о себе…». Академик Е.В. Тарле в своей работе «Северная война и
шведское нашествие на Россию» пишет, что
«…Позднейший блеск русской победы в
открытом бою 27 июня несколько затмил заслугу защитников города. Их
храбрость и стойкость отмечали с хвалой. Пётр… торжественно их благодарил за
подвиг, и всё-таки эта, по своему, поразительная защита как-то отодвинута
была и в глазах современников и в оценке потомства на второй план…».
С этим нельзя не согласиться. Три
величайшие события непосредственно связаны между собой целенаправленностью
действий русской армии, которые в конечном счёте и привели к победе: оборона
Полтавы, Полтавская баталия и пленение остатков шведских войск у
Переволочной на Днепре 30 июня 1709 года. Каждое из этих событий по своей
значимости на определённом этапе не уступало остальным.
Те, кто руководил осадой Полтавы в
апреле-июне 1709 года, в своих мемуарах пытались объяснить своё поражение в
здешней крепостной войне прежде всего отсутствием у шведов достаточного
количества артиллерийских орудий. Но не этот фактор был главным, когда шёл
военный спор за обладание Полтавской крепостью. Артиллерия у шведов имелась.
От неприятельских ядер не раз пылали городские строения Полтавы. Пороху в
известном смысле хватало, ибо ним до отказа заполнялись каморы минных
галерей, прорытых под полтавские валы шведскими сапёрами с целью взрывами
образовать проходы в непокорную крепость. Свой боезапас противник
израсходовал к концу осады в такой степени, что на поле Полтавского сражения
шведская артиллерия за неимением пороха и ядер в большей степени молчала,
чем могла оказать существенную помощь своим войскам. И в этом тоже
несомненная заслуга оборонцев Полтавы.
(699x466, 167Kb)
28 июня 1709
года, после совершения обряда захоронения 1 345 русских воинов, погибших в
Полтавском сражении, царь Пётр I в сопровождении своего генералитета и роты
гвардейцев-гренадер торжественно проследовал к крепости. Возле временной
триумфальной арки, убранной зеленью и цветами, «пред Градскими вратами» его
встречал комендант полковник А.С. Келин и депутация горожан. Вот те слова
приветствия, которые здесь провозгласил Алексей Степанович в адрес Петра I:
«Внииди храбрейшия Александра, милостивейшия Веспасияна, премудрейший
Соломона, благочестивый Великий Государь, Царь и Великий Князь Пётр
Алексеевич! Мафусаиловых лет сжития и Августова обладательства от Бога тебе
желаем». …Царь Пётр I выслушал А.С. Келина с обнажённой головой,
затем сошёл с коня, обнял коменданта, поцеловал в чело и промолвил: «Почтенная
глава, совершившая преславный подвиг! Надежда моя на тебя не обманула меня!».
…Спустя сто лет на том же месте, где
произошла эта историческая встреча, был воздвигнут по проекту известного
имперского архитектора Тома де Томона величественный монумент Славы – в
ознаменование великой победы русского оружия в битве под Полтавой.
(699x466, 113Kb)

Сопровождаемый комендантом, Пётр I въехал в город под музыку военного
оркестра. После торжественной литургии в соборной церкви Успения Пресвятой
Богородицы царь осматривал крепостные укрепления и приказал «полкам стоять
по стене Градской и учинить три залпа, которые и учинены». Это был
торжественный салют защитникам Полтавской крепости, их беспримерному
мужеству и невиданному героизму. В тот же день Пётр I посетил военный
лазарет, в котором находились раненые и больные воины гарнизона и жители
города. За героическую оборону Полтавы А.С. Келин был удостоен одной
из высших на тот момент наград – ему вручили «Государев портрет».
Эмалированный, на золотой пластине овальной формы, в ажурной оправе, этот
портрет был щедро изукрашен бриллиантами («осыпанный», как пишут в
документах), а на обороте его имелась надпись: «Храбрость», которая
подчёркивала военный характер заслуг награждённого. После Полтавской битвы
произошли первые действительно массовые награждения её участников медалями
разного достоинства. Урядничьи и солдатские серебряные медали чеканились на
монетном дворе в Москве.

Я.Иванюк, Ю.Погода